Сволочизм

Недавно довелось в архигламурном журнале «Караван историй» прочитать большую беседу Константина Смирнова, младшего сына покойного Сергея Сергеевича, знаменитого писателя. Что творится с детьми таких людей! Сын Шостаковича, изображающий отца лжецом, трусом и мямлей, внук Гайдара, обокравший родину, сын Симонова, вот эти два сыночка — Андрей да Константин…

Один другого злобней на Советскую власть. А жили при родителях, как у Христа за пазухой.

На сей раз, например, слышим: «Моё детство было замечательным… В 1958 году, когда мне было шесть лет, отцу дали дачу в Переделкино, с которым связаны самые радостные и счастливые дни моей жизни… Помню приподнятое настроение, особый аромат молодости и весёлых надежд, который был словно разлит в воздухе в конце 50-х—начале 60-х годов». Да и попозже не скучней было: «Я поступил на филфак в МГУ. Свободная студенческая жизнь закрутила меня так, что скоро я забыл дорогу в МГУ. Мы с приятелями говорили дома, что идём на лекции, а сами играли в карты, крутили любовь и не вылезали из чешской пивной «Пльзень». Вот она — жизнь «золотой молодёжи»!

А в Переделкине, говорит, прожили 25 лет. «После смерти отца дачу отобрали». Естественно, ибо дача была общественная, и дали её за гроши хорошему писателю, которому некогда было шляться по пивным, во временное пользование, а «отобрали» не сразу после смерти отца, а лет через 7-8 после.

Да и потом знаменитые имена отцов открывали их отпрыскам все дороги. Ельцин, например, признавался, что назначил Гайдара главой правительства только из-за имени: «Я же вырос на книгах его деда!» И этот: «Нам с братом не пришлось пробивать себе дорогу — за нас это сделал отец». А теперь их родители, деды и бабушки в гробах ворочаются. Ведь какое неуважительное незнание у детей о своих отцах, сколько вранья о них!

А начинает КС издалека: «Вот так „оформилось“ наше семейство: русский батюшка, а матушка с „гремучей смесью“ в крови — наполовину еврейка, наполовину армянка». Неужели такого рода «смесь» во всём и виновата? Даже в том, например, что Константин уверяет, будто в 1937 году его отец начал сотрудничать в газете «Гудок», «где, если кто не знает(!), в то время(!) трудился букет будущих классиков — Юрий Олеша, Михаил Булгаков, Валентин Катаев, Ильф с Петровым». Если кто не знает, названные писатели были на 12-15 лет старше Сергея Смирнова и работали в «Гудке» примерно на столько же лет раньше. При Смирнове никто из них там не работал, они уже давно ходили в «классиках».

Не знает сынок и военных страниц биографии отца. А о времени после войны уверяет: «Когда в середине 50-х Твардовского назначили главным редактором «Нового мира», он позвал отца в заместители. На самом деле в середине 50-х, т.е. с 1954-го по 1958-й, главным редактором журнала был не Твардовский, а Симонов. Дальше на предельной ноте искренности ещё интересней: «Разве я мог тогда понять, почему закрыли редакцию „Нового мира“, и что такое покаянные письма, которые пишут солидные уважаемые дяди!»

Во-первых, «Новый мир» никто никогда не закрывал, а вот сейчас, как и многие старые журналы, он едва дышит. В Советское время там, как и в других редакциях, иногда менялось начальство, что вполне естественно. Так, в «Литературной газете» в роли главного редактора я помню ещё до войны Симонова, Войтинскую, потом — Ермилова, опять Симонова, Рюрикова, Смирнова, Чаковского, Удальцова, Бурлацкого и вот — Юрий Поляков. Что удивительного? Меняются и командующие военными округами, армиями, фронтами, и директора заводов, и главные врачи больниц, и даже заведующие дискотеками, когда иные из них выходят в президенты…

Во-вторых, а кто в годы детства и юности Константина Смирнова писал покаянные письма? Я, например, помню только одно — Пастернака за «Доктора Живаго», изданного им за границей и ставшего знаменем борьбы против нашей родины, как позже — солженицынский «Архипелаг». Как же в этом не покаяться! А вот покаянных и благодарных речей действительно было немало. Евтушенко всю жизнь каялся, это его любимый лирический жанр. Ещё в 1963 году каялся перед Союзом писателей за свою лживую автобиографию, изданную во Франции: «Я совершил непоправимую ошибку… Я ощущаю тяжелую вину… Для меня это урок на всю жизнь» и т.д.

Он же каялся перед Хрущёвым за другие литературно-политические проказы и выражал при этом готовность «бороться каждодневно за окончательную победу ленинизма», он же — за ложь в стихотворении «Бабий Яр».

Эрнст Неизвестный каялся за художественные выкрутасы и взывал: «Дорогой Никита Сергеевич, я благодарен вам за отеческую критику (Несмотря на то, что была, говорят, с матерщиной. — В.Б.). Она помогла мне. Да, пора кончать с чисто формальными поисками».

Василий Аксёнов — в том же покаянно-благодарном духе: «Я благодарен партии и Никите Сергеевичу за то, что могу с ним разговаривать, советоваться… Наше единство в нашей марксистской идеологии» и т.д. Стенограмма всех этих излияний в 1991 году была опубликована в журнале «Известия ЦК КПСС» и есть в моей книге «Окаянные годы» (1997).

А позже каялся и Солженицын — за «Пир победителей», от которого в своё время даже отрёкся, но как только власть перевернулась, он побежал с этим «Пиром» в Малый театр, и Соломин поставил его. Странно, что Островский, сидящий у входа в театр, не встал с кресла и своей бронзовой десницей не выразил недовольства.

Но КС продолжает: «Разве мог я знать, что пережил мой отец, секретарь писательского парткома, когда вынужден был как председатель собрания московских писателей открывать травлю Пастернака… Участие в этой травле довлело над ним всю жизнь, поскольку он был очень порядочным человеком».

Тут опять много вопросов. Во-первых, Сергей Смирнов был не секретарём парткома МО СП, а первым секретарём его правления. Во-вторых, дело беспартийного Пастернака рассматривалось, естественно, не на партийном собрании, а на общем собрании писателей Москвы. В-третьих, если уж Смирнов так не хотел участвовать в нём, то мог бы как-то уклониться. Ну, мог бы… Например, подобно Вениамину Каверину, о чём тот сам и поведал: «Как бывало уже не раз, я „храбро“ спрятался». Хотя, по его словам, ему дважды звонил К.В.Воронков, секретарь по оргвопросам, и настаивал, чтобы он пришёл. А ведь здесь не было и попытки спрятаться. Наконец, Смирнов мог бы взять пример с героев войны, о которых писал и рассказывал: их девизом было «Умираем, но не сдаёмся!» Тем паче, что ему-то вообще ничего не грозило. А главное, после того собрания Смирнов прожил почти двадцать лет. Было время хоть в какой-то форме, хоть в частном письме выразить своё сожаление и раскаяние. Но где это письмо? Где раскаяние?

Поэт К.Ваншенкин потом уверял: «Как по тревоге, съехались со всех сторон люди, из которых ни один(!) не читал „Доктора Живаго“…» Это — вранье не менее банальное, чем рифма «любовь-кровь» или «морозы-розы». Из самого текста выступлений, допустим, С.Смирнова, К.Зелинского, Г.Николаевой, В.Пер- цова и других видно, что Пастернака они читали, именно этот роман. Поэт может удостовериться в этом по стенограмме, которую никто не сжег, как второй том «Мертвых душ». Наверняка «Доктора Живаго» читали Николай Тихонов, возглавлявший тогда Союз писателей, секретарь Союза Георгий Марков, помянутый Константин Воронков, читали члены редколлегии «Нового мира», куда роман первоначально был представлен: Константин Федин, Борис Агапов и другие.

Но что же именно сказал он на том собрании. А вот: «Нельзя пройти спокойно мимо этого тяжелого факта предательства. Вы поймёте чувство оскорбления, чувство настоящего гнева, с которым мне пришлось закрыть эту книге. Я был оскорблён не только как советский человек, я был оскорблён и как русский человек. Я был оскорблён как интеллигент и просто как человек. Я, наконец, был оскорблён этим романом, как солдат Отечественной войны, как человек, которому приходилось плакать над могилами погибших товарищей… Я был оскорблён потому, что герои этого романа прямо и беззастенчиво проповедуют философию предательства. Чёрным по белому в романе проходит мысль, что предательство вполне естественно. Предатель возведён в сан героя, и предательство воспевается как доблесть».

Какие же из этих слов Смирнов взял обратно? Ни одного. Всё это заставляет думать, что 45-летний человек, прошедший войну, не «вынужден был» председательствовать на том собрании, а действовал вполне сознательно, добро- вольно и потом не жалел об этом.

Если бы КС хоть на этом остановился! Но нет, он прёт дальше: «Отец сделал цикл радиопередач „В поисках героев Бреста“. Этот цикл принёс ему неслыханную популярность. Дело в том, что, как во время войны, так и сразу после, наши солдаты, попавшие в плен, считались предателями. Только сволочь могла так отнестись к людям, которые, проливая кровь за родину, оказались в плену… Отец постоянно вбивал в головы слушателей, зрителей и читателей, что наши военнопленные не предатели, а истинные герои».

Только сволочь могла это написать вслед за лжецами от Волкогонова (1989) и Радзинского (1997) до Туркова. Расскажу о последнем из них. Андрею Туркову в биографическом словаре русских писателей ХХ века (М., 2000. Академическое издание!) принадлежит большая статья о Твардовском, где читаем: «В поэме „Дом у дороги“ впервые с состраданием сказано о пленных, которых Сталин объявил изменниками».

Где, когда объявил? В каком приказе, директиве или выступлении? Надо же быть полным идиотом, чтобы объявить три миллиона солдат своей армии изменниками. Но ведь самые тупые клеветники при всей их ненависти к Сталину давно согласились, что он был совсем не дурак, далеко не дурак, отнюдь не дурак. А вот высокообразованный и начитанный критик всё держит его за идиота.

Источник : «Завтра»

В плену… в окружении… в оккупации… Вместе с Турковым и другими помянутыми множество сочинителей: от покойного нобелевского лауреата Иосифа Бродского до вечно живого живчика Млечина, без устали твердят, что все, побывавшие в окружении и в плену, после войны немедленно оказывались в наших лагерях и тюрьмах, но при этом никто не называет имён. Наиболее обобщенно и безответственно сказал это о наших солдатах Бродский в стихотворении «Смерть Жукова». Покойный генерал Варенников подарил мне по случаю какой-то моей даты роскошный фотоальбом о Жукове. Странно было видеть там странные стихи Григория Поженяна, Галины Шерговой и вот такие хотя бы строки Бродского:

У истории русской страницы
Хватит для тех,
кто в пехотном строю
Смело входил в чужие столицы,
Но возвращался в страхе в свою.

Почему в страхе? А потому, дескать, что боялись сразу попасть в лагерь. Но прежде надо заметить, что «в строю», и вовсе не только в пехотном, это немцы входили в европейские столицы, например, в Париж, спешно объявленный французами открытым городом, как входили и мы в тот же самый Париж в 1814 году. А Красная Армия не входила, а то врывалась, то вгрызалась, а то вползала в Будапешт, Берлин и другие столицы с боем: то танковым броском, то перебежкой, а то и на пузе. Нобелевский лауреат должен бы это понимать. Ведь не Андрей же Дементьев, лауреат Ленинского комсомола.

Последние две строки приведенного четверостишья и цитируются то и дело, как непререкаемый нобелевский аргумент. Это для шакалов демократии как сахарная косточка. А со мной в Литературном институте сразу после войны училось много студентов, побывавших в плену: Николай Войткевич, Борис Бедный, Юрий Пиляр, даже был один преподаватель — Александр Власенко. Возможно, и ещё кто-то, но я специально не интересовался, а это — просто мои знакомцы, поэтому знаю. И так в маленьком, как тогда говорили, «идеологическом», а ныне говорят «престижном» институте, где не больше сотни студентов. А сколько было тогда бывших пленных в Бауманском, Энергетическом, Автомеханическом, в которых я когда-то учился, наконец, в медицинском? Там же сотни, тысячи студентов! А в колхозах и на заводах?

Потом я узнал бывших в плену Степана Злобина, Ярослава Смелякова, Евгения Долматовского, Виктора Кочеткова. Были в плену и такие известные писатели, как Константин Воробьёв, Виталий Сёмин из Ростова-на-Дону да ещё Леонид Сёмин из Ленинграда… В справочнике «Отчизны верные сыны. Писатели России — участники Великой Отечественной войны» (М. Воениздат. 2000) — два десятка писателей, бывших в плену или ставших писателями после войны.

Никто изменниками их не объявлял и не считал. Плен не помешал им поступить в столичные вузы, жить и работать, где хотели, включая Москву, они издавали книги, по их романам и повестям ставили фильмы (хотя бы «Девчата» по одноименной повести Б.Бедного), некоторые занимали в Союзе писателей высокие посты, получали ордена, премии — Сталинские (С.Злобин) и Государственные (Я.Смеляков, Е.Долматовский). К тому же Злобин был председателем секции прозы столичного отделения СП, Смеляков — секции поэзии, Кочетков — секретарём парткома, Долматовский — профессор Литературного института, а стоящий во главе списка Войткевич все пять лет учёбы в Литинституте был старостой нашего курса. А у Туркова есть большая работа о Смелякове. Так что, были трудности с публикацией об изменнике? Такова судьба известных мне людей.

Но можно обратиться и к статистике. На 20 октября 1944 года, т.е. за полгода до окончания войны, проверочные спецлагеря прошли 354592 бывших военнопленных. Из них 249592 человека, то есть подавляющее большинство, были возвращены в армию, 36630 направлены на работу в промышленность, и только 11556 человек или 3,81% были арестованы (И.Пыхалов. Время Сталина. Л., 2001. с.67). Вот лишь у этих четырех неполных процентов и были основания для страха. Выдавать настроение этой доли за настроение всех — значит врать с превышением лжи над правдой в 25 раз. Словом, приведенные строки Бродского — это поэтически оформленная клевета.

Но с упомянутым Н.Войткевичем было у меня такое дело. В Литинституте все пять лет он был старостой нашего курса. В 42-м году под Севастополем он попал в плен и пробыл там до конца войны. Это ничуть не сказалось на нашем отношении к нему. Скорее, наоборот. Мы говорили друг другу: «Он пережил плен…» Коля был одним из самых старших на курсе и сразу после института женился. Родился ребенок, жить трудно. А я вскоре после окончания Литинститута пошел работать на радио, которое вело передачи на зарубежные страны (ГУРВ, это за нынешним кинотеатром «Россия», в Путинках). Был я там главным редактором Литературной редакции. Однажды встречаю Колю. Не может устроиться на работу. В чём дело? А вот, говорит, был в плену… Я не стал расспрашивать, много ли он ходил по редакциям и по каким, а просто сказал: «Приходи ко мне, у меня есть свободная единица». Он пришел, мы направились в отдел кадров и заполнили там все необходимые бумаги.

Он пошагал домой, к своему ревущему младенцу, а я — к себе в кабинет. Вдруг звонок из отдела кадров: «Зайдите». Иду. «Кого же вы хотите подбросить нам? — говорит кадровая баба. — Он же почти всю войну в плену пробыл. Он закопал свой партбилет». Я спросил с ледяным бешенством: «А как вы поступили бы в плену со своим партбилетом? Вам неизвестно, что коммунистов расстреливали в первую очередь?» — «ГУРВ — это форпост борьбы с мировым империализмом, а вы, член партии…» — «Есть такой закон или служебная инструкция, что нельзя брать на работу тех, кто был в плену?» Кадровчиха замялась: «Нет такой инструкции…» «Так кто же вам дал право устанавливать свои законы, которые противоречат постановлению правительства о недопустимости ущемления гражданских прав бывших пленных?» — «Вы как член партии за него ручаетесь?» — «Ручаюсь. Я просидел с ним в одной аудитории пять лет, видел в разных ситуациях, знаю его как облупленного» — «Ну, если так…»

Так вот, никакого государственно-юридического запрета не было, но перестраховщики и трусы, как всегда, были и есть, и только надо решиться встать им поперек дороги. Надо уметь с ними разговаривать. Впервые я встретил такого перестраховщика ещё на фронте.

А Коля до самой пенсии проработал в этом ГУВР в той же Литературной редакции, был восстановлен в партии и пользовался всеобщим уважением. Светлая ему память…

А что касается бывших в оккупации, то вот ведь что: человек, пробывший в оккупации почти два года, был беспрепятственно принят в столичный университет, ещё студентом вступил в партию, потом стал первым секретарём обкома комсомола, обкома партии, секретарём ЦК, Генеральным секретарём, наконец, президентом страны. И ни на одной ступеньке восхождения его оккупационное прошлое, к сожалению, ему не помешало. Не помешало сыграть одну из главных предательских ролей в развале страны. Этот страшный пример доказывает, что, с одной стороны, годы оккупации никому в жизни не мешали, а с другой — контроль, проверка, бдительность должны были быть гораздо прозорливей. Уж в этом-то случае — всенепременно.

Сейчас Горбачев уверяет, что всю жизнь, т.е. выходит, с оккупационного отрочества, сперва один, а потом со своей Раечкой мечтал сокрушить коммунизм. Это вздорная выдумка. Он был заурядным партийным функционером, прихоть судьбы вознесла его на самую вершину. Президент великой державы — о чём ещё может мечтать карьерист? Он и не мечтал. Но, человек неумный и болезненно тщеславный, пустой, он заигрался в поддавки с Западом. И в конце концов, предстал перед миром полным банкротом и был отброшен. Перед мерзавцем встал вопрос: остаться в истории банкротом-идиотом, или натянуть маску хитроумного и ловкого предателя? Он, в полном соответствии с духом бесстыдного времени, предпочёл второе. Его разжиревшую рожу мы видели последний раз, когда Медведев объявил ему о награждении высшим орденом, какой только смогли они с Путиным измыслить.

Но вернёмся к двум Аяксам. Для старшего Советское время, когда он и вся его родня благоденствовали и благоухали, — «людоедский эксперимент» («Известия», 6.12.2000). Его приводит в бешенство знаменитая «Песня о Родине» Лебедева-Кумача и Дунаевского: «Не горькая ли насмешка в том, что именно в 1937 году, на пике сталинских репрессий, впервые прозвучали в фильме «Цирк» знаменитые строки: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!» (там же). Во-первых, «Цирк» — это не 1937 год. Во-вторых, 1937 год — это не «пик» (См. помянутого И.Пыхалова). А главное, да, миллионы людей, весь народ, в том числе многочисленный клан Смирновых с его «гремучей смесью» (одно Переделкино чего стоит!), дышали свободно и жили с каждым годом лучше и веселей (см.выше). Но, увы, — нет правил без исключений…

Совершенно справедливы и правдивы также и другие слова гимна, проклинаемые вами: «Знамя Советское, сила народная нас от победы к победе ведёт». А какое же знамя нас вело, допустим, до Берлина — триколор, что ли? Он нас даже до Тифлиса не довел. И какая же сила вела, если не народная? Что ж вы за существо, если даже сила родного народа для вас лишь предмет глумления да издёвок? Верю: по причине слепоты и амнезии вы эти победы не видите, а какие видели, не помните — ни страну, вытащенную из неграмотности к вершинам культуры, ни знамя победы над рейхстагом, ни наш герб на Луне и Марсе, — забыли, но это лишь патологический факт вашей биографии.

Евгений Долматовский в книге «50 твоих песен» приводит заранее написанное письмо жене лётчика Владимира Зотова, погибшего в бою против фашизма ещё в Испании в том самом 1937-м году: «Вспоминайте меня моей любимой «Песней о Родине»: «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек. Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». А закончил Зотов письме так: «Шурик, расскажи сыну, кто был его отец и за что он погиб» (с.118). Как вам, Смирновы, понять такого человека! Он вступил в бой с фашизмом добровольно, а вы даже в мирное время за широкой спиной отца улизнули от армии. И что можно рассказать о вас вашим детям и внукам, Смирновы?

Впрочем, своим потомкам вы рассказали о себе сами: «Если бы, не приведи Господь, немцы в 41-м году заняли Москву, мы, вероятно, распевали бы сегодня: «Свастика Гитлера — сила народная нас от победы к победе ведёт». Ваш язык выдаёт вас с головой. Откуда такая деликатность — «заняли». Фашисты не заняли бы, а захватили город, ворвались бы и растерзали его. Но главное, кто — мы? Вы с Костей пели бы, вы с дочкой Дуней, вы все вместе с Чубайсом, недавно кажется ставшим супругом вашей Дуни? Вам и невдомёк, что если бы сбылась ваша фантазия, то в Москве уже никто и ничего не пел бы.

Кстати, муж Чубайс — не единственное достижение дочки Дуни. Ещё она поставила фильм о Бунине, роль которого играл её папа. Ну, так случайно совпало. У Бунина есть прекрасное стихотворение «Родине»:

Они глумятся над тобою.
Они, о, родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом черных хат…

Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей -
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей.

Глядит с улыбкой состраданья
На ту, что сотню верст брела,
И для него ко дню свиданья
Последний грошик сберегла.

Многие строки здесь адресованы вам, Смирновы…

Младшему в юные годы очень хотелось сниматься в кино, и он приставал с этим к своему старшему брату, который уже ставил фильмы. И тот ему однажды сказал: «Я нашёл для тебя роль… Вот смотри: черный экран, полоса света, входят двое. Один говорит: „Посмотри, кто там лежит“. — „Это труп“. Вот ты этим трупом и будешь»… Эту роль младший брат сыграл великолепно. И так вжился в роль! В сущности, так и остался трупом. Но не простым, а говорящим, дающим интервью для журнала «Караван истории». А о старшем брате Андрее можно сказать, что он превзошел младшего во всём, в том числе и в актёрском мастерстве.

Владимир Бушин
Источник : «Завтра»

 
По теме
Первая сессия Молодежного парламента состоялась в Иркутской области - ЛДПР Вера Прохорова, Антон Титоренко и Александр Русляков - трое представителей Иркутского регионального отделения ЛДПР - вошли в состав депутатов молодежного парламента при Законодательном собрании Иркутской области 27 ма
ЛДПР
4231965.jpg - IrkutskMedia.Ru Аферисты начали рассылать сообщения главным врачам медучреждений региона Мошенники Фото: ru.freepik.com В Telegram (18+) создали фейковый аккаунт имени и. о.министра здравоохранения Иркутской области Андрея Модестова.
IrkutskMedia.Ru
Вспышку гепатита А выявили в новосибирской школе №190 - Baikal24.Ru В Новосибирске в школе №190 в Академгородке выявили несколько случаев заболевания гепатитом А. Диагноз подтвердился у трех учеников, сообщает местное издание "Родные берега" со ссылкой на департамент образования.
Baikal24.Ru
Вирусная геморрагическая болезнь кроликов - Город Зима ВИРУСНАЯ ГЕМОРРАГИЧЕСКАЯ БОЛЕЗНЬ КРОЛИКОВ    Вирусная геморрагическая болезнь кроликов (ВГБК, геморрагическая пневмония кроликов, некротиче-ский гепатит) – высоко заразная, инфекционная болезнь,
Город Зима
Открытие книги 16+ - ЦБС города Братска Дорогие читатели, в библиотеке №4 появились новые книги. Пора открыть для себя новые миры, пережить захватывающие приключения, разгадать тайны и погрузиться в увлекательные истории!
ЦБС города Братска